Неточные совпадения
Княжна Варвара была
тетка ее мужа, и она давно знала ее и не уважала. Она знала, что княжна Варвара всю жизнь свою провела приживалкой у богатых родственников; но то, что она жила теперь у Вронского, у
чужого ей человека, оскорбило ее за родню мужа. Анна заметила выражение лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и спотыкнулась на нее.
Он был вдов, совершенно никого наследников, кроме
тетки князя, родной племянницы Папушина, весьма бедной женщины и приживавшей в
чужом доме.
— Да, тебе-то хорошо, — корила Наташка, надувая губы. — А здесь-то каково: баушка Устинья ворчит,
тетка Марья ворчит… Все меня
чужим хлебом попрекают. Я и то уж бежать думала… Уйду в город да в горничные наймусь. Мне пятнадцатый год в спажинки пойдет.
— Захаживал я не одинова на Богоданку-то, Петр Васильич… Заделье прикину да и заверну. Ну, конечно, к Марье — тоже не
чужая, значит, мне будет,
тетка Оксе-то.
Но дедушка возразил, и как будто с сердцем, что это все пустяки, что ведь дети не
чужие и что кому же, как не родной бабушке и
тетке, присмотреть за ними.
Со времени поездки с отцом по Волге Фома стал более бойким и разговорчивым с отцом,
теткой, Маякиным. Но на улице или где-нибудь в новом для него месте, при
чужих людях, он хмурился и посматривал вокруг себя подозрительно и недоверчиво, точно всюду чувствовал что-то враждебное ему, скрытое от него и подстерегающее.
Но предположения его не сбылись.
Тетка умерла несколько лет тому назад, и он, совершенно одинокий, очутился в
чужом городе без средств, без знания жизни.
Когда хозяин вышел и унес с собою свет, опять наступили потемки.
Тетке было страшно. Гусь не кричал, но ей опять стало чудиться, что в потемках стоит кто-то
чужой. Страшнее всего было то, что этого
чужого нельзя было укусить, так как он был невидим и не имел формы. И почему-то она думала, что в эту ночь должно непременно произойти что-то очень худое. Федор Тимофеич тоже был непокоен.
Тетка слышала, как он возился на своем матрасике, зевал и встряхивал головой.
Начинался рассвет, и в комнатке уже не было того невидимого
чужого, который пугал так
Тетку. Когда совсем рассвело, пришел дворник, взял гуся за лапы и унес его куда-то. А немного погодя явилась старуха и вынесла корытце.
Тетка не понимала, что говорит хозяин, но по его лицу видела, что и он ждет чего-то ужасного. Она протянула морду к темному окну, в которое, как казалось ей, глядел кто-то
чужой, и завыла.
Петру Михайлычу показалось нелепым, что
тетка вмешивается в
чужие дела и свой отъезд ставит в зависимость от того, что ушла Зина.
Он отца отравил, пару
теток убил,
Взял подлогом
чужое именье
Да двух братьев и трех дочерей задушил —
Ожидают присяжных решенья.
И присяжные входят с довольным лицом:
«Хоть убил, — говорят, — не виновен ни в чем!»
Тут платками им слева и справа
Машут барыни с криками: браво!
«Как жаль, что папа назначил меня под опеку незнакомой и
чужой мне бабушки, хотя ему она была родной
теткой, а не отдал в руки милого дедушки Магомета!» — предчувствуя недоброе, думала я.
Тетка Павла поддакивала ему и даже находила, что будет гораздо приличнее для Черносошных перебраться до свадьбы, а не справлять ее в
чужом доме, где их держат теперь точно на хлебах из милости!
— А кто ж их знает! Ведь их не увидишь… Один-то раз
тетка Матрена подглядела; пошла она с Иваном Левоновым в амбар к нему, мучицы насыпать; отперла дверь, а из закрома какой-то черненький выскочил и — в нору; вроде как бы кошка, только подлиннее и с бородкой. Значит, схоронился от
чужого глаза.
Тетка с племянницей тем временем сели закусывать. Подкрепившись, последняя начала рассказывать Марье Петровне свои похождения после бегства от старой барыни, у которой жила в услужении. Марья Петровна, несмотря на строгость правил, была, как все женщины, любопытна и, кроме того, как все женщины, не греша сама, любила послушать
чужие грехи. Она с жадностью глотала рассказ Глаши.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую
чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, чтó было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в
тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.